Мои любимые стихи

[Erich Schmitt]

Все Les Fleurs du Mal de Charles Baudelaire

[zenitka]

Erich Schmitt, букеты - оно, бесспорно, хорошо)) Но в данном случае один цветочек произвел бы большее впечатление.

[Akrill]

Над Ленинградом – смертная угроза...
Бессонны ночи, тяжек день любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
что называлось страхом и мольбой.
Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады –
мы не покинем наших баррикад.
И женщины с бойцами встанут рядом,
и дети нам патроны поднесут,
и надо всеми нами зацветут
старинные знамена Петрограда.
Руками сжав обугленное сердце,
такое обещание даю
я, горожанка, мать красноармейца,
погибшего под Стрельною в бою:
Мы будем драться с беззаветной силой,
мы одолеем бешенных зверей,
мы победим, клянусь тебе, Россия,
от имени российских матерей.






Берггольц (22 августа 1941)

[Erich Schmitt]

zenitka, пожалуйста:

Le Squelette laboureur

Dans les planches d'anatomie
Qui traînent sur ces quais poudreux
Où maint livre cadavéreux
Dort comme une antique momie,
Dessins auxquels la gravité
Et le savoir d'un vieil artiste,
Bien que le sujet en soit triste,
Ont communiqué la Beauté,
On voit, ce qui rend plus complètes
Ces mystérieuses horreurs,
Bêchant comme des laboureurs,
Des Ecorchés et des Squelettes.
De ce terrain que vous fouillez,
Manants résignés et funèbres
De tout l'effort de vos vertèbres,
Ou de vos muscles dépouillés,
Dites, quelle moisson étrange,
Forçats arrachés au charnier,
Tirez-vous, et de quel fermier
Avez-vous à remplir la grange?
Voulez-vous (d'un destin trop dur
Epouvantable et clair emblème!)
Montrer que dans la fosse même
Le sommeil promis n'est pas sûr;
Qu'envers nous le Néant est traître;
Que tout, même la Mort, nous ment,
Et que sempiternellement
Hélas! il nous faudra peut-être
Dans quelque pays inconnu
Ecorcher la terre revêche
Et pousser une lourde bêche
Sous notre pied sanglant et nu?

Скелет-земледелец

Среди ученых книжных груд,
Что в виде мумий позабытых,
Слоями пыли перевитых,
В лавчонках уличных гниют,
В глаза бросаются порою,
Будя толпу печальных дум
И поражая вместе ум
Какой-то важной красотою,
Рисунки странные: скелет
Иль остов, мускулов лишенный,
С лопатой, в землю погруженной,
Стоит, как пахарь древних лет.
– Колодник, взятый у могилы,
Всегда зловещий и немой,
Скажи: чьей волей роковой
Ты напрягаешь снова силы
Давно разбитых позвонков?
В чьей это ферме захудалой
Плодами жатвы небывалой
Ты закрома набить готов?
Иль хочешь ты, эмблемой странной
Пророча всем одну судьбу,
Нам показать, что и в гробу
Неверен сон обетованный?
Что все нам может изменить,
Что даже смерть с могилой лживы,
И там, где смолкнет гул наживы,
Увы! придется, может быть,
В полях неведомого края
Взрывать нам девственную новь,
Ногой, истерзанною в кровь,
На край лопаты налегая?

[Akrill]

Будь, пожалуйста,
послабее.
Будь,
пожалуйста.
И тогда подарю тебе я
чудо
запросто.
И тогда я вымахну -
вырасту,
стану особенным.
Из горящего дома вынесу
тебя,
сонную.
Я решусь на все неизвестное,
на все безрассудное -
в море брошусь,
густое,
зловещее,
и спасу тебя!..
Это будет сердцем велено мне,
сердцем
велено...
Но ведь ты же
сильнее меня,
сильней
и уверенней!
Ты сама
готова спасти других
от уныния тяжкого,
ты сама не боишься
ни свиста пурги,
ни огня хрустящего.
Не заблудишься,
не утонешь,
зла
не накопишь
Не заплачешь
и не застонешь,
если захочешь.
Станешь плавной
и станешь ветреной,
если захочешь...
Мне с тобою -
такой уверенной -
трудно
очень.
Хоть нарочно,
хоть на мгновенье -
я прошу,
робея,-
помоги мне
в себя поверить,
стань
слабее.








1962
Роберт Рождественский.

[AlfranZa]

Людей теряют только раз,
И след, теряя, не находят,
А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит.

А если он уходит днем,
Он все равно от вас уходит.
Давай сейчас его вернем,
Пока он площадь переходит.

Немедленно его вернем,
Поговорим и стол накроем,
Весь дом вверх дном перевернем
И праздник для него устроим

Геннадий Шпаликов

[AlfranZa]

Когда серьёзные причины
Для речи вызрели в груди,
Обычной жалобы зачина -
Мол, нету слов - не заводи.

Все есть слова - для каждой сути,
Все, что ведут на бой и труд,
Но, повторяемые всуе,
Теряют вес, как мухи мрут.

Да, есть слова, что жгут, как пламя,
Что светят вдаль и вглубь - до дна,
Но их подмена словесами
Измене может быть равна.

Вот почему, земля родная,
Хоть я избытком их томим,
Я, может, скупо применяю
Слова мои к делам твоим.

Сыновней призванный любовью
В слова облечь твои труды,
Я как кощунства - краснословья
Остерегаюсь, как беды.

Не белоручка и не лодырь,
Своим кичащийся пером, -
Стыжусь торчать с дежурной одой
Перед твоим календарём.

Мне горек твой упрёк напрасный.
Но я в тревоге всякий раз:
Я знаю, как слова опасны,
Как могут быть вредны подчас;

Как перед миром, потрясённым
Величьем подвигов твоих,
Они, слова, дурным трезвоном
Смущают мёртвых и живых;

Как, обольщая нас окраской,
Слова - труха, слова - утиль
В иных устах до пошлой сказки
Низводят сказочную быль.

И я, чей хлеб насущный - слово,
Основа всех моих основ,
Я за такой устав суровый,
Чтоб ограничить трату слов;

Чтоб сердце кровью их питало,
Чтоб разум их живой смыкал;
Чтоб не транжирить как попало
Из капиталов капитал;

Чтоб не мешать зерна с половой,
Самим себе в глаза пыля;
Чтоб шло в расчёт любое слово
По курсу твёрдого рубля.

Оно не звук окостенелый,
Не просто некий матерьял, -
Нет, слово - это тоже дело,
Как Ленин часто повторял.

(с) А. Твардовский

[Akrill]

Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.

Декабрь 1944 г.




Деген Ион

[Akrill]

Здесь лапы у елей…
Здесь черные зубы гор
И белая небыль, на сколько хватает глаз.
И долгий дневной переход, и в ночи костер,
И силы, что с нами – и силы, что против нас.

Под пальцами крошится лед, и звенит канат –
Но я за тобой: хоть на небо, хоть черту в пасть.
А кто не шагает вперед, тот летит назад,
И крыл не расправить – обиднее, чем упасть.

И вот ты один…
Гаснут звезды. Горят огни.
Назад не смотри, чей бы призрак тебя ни звал:
Бездонные пропасти тонут в густой тени –
Но солнце слепит заглянувших за перевал.

И белая небыль искрит под ногой: ступай!
А я за тобою – шаг в шаг, от беды к беде…
И, что б ни случилось, одна на двоих тропа
По-прежнему ждет нас: не важно, когда и где.







Red Sally

[Сармат]

Да, я знаю, я Вам не пара,
Я пришел из иной страны,
И мне нравится не гитара,
Я дикарский напев зурны.

Не по залам и не по салонам
Темным платьям и пиджакам -
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.

Я люблю - как араб в пустыне
Припадает к воде и пьет,
А не рыцарем на картине,
Что на звезды смотрит и ждет.

И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще.

Чтоб войти не во всем открытый,
Протестантский, прибранный рай,
А туда, где разбойник, мытарь
И блудница крикнут: "Вставай!"

Николай Гумилев

[AlfranZa]

Сармат благодарствую! Обожаю Гумилева))

Слова П. Соловьевой

Мы встретились не знаю для чего
И так же разойдемся мы случайно,
Не открывая сердца своего
И оставаясь друг для друга тайной.

Так иногда приснится странный сон,
Как будто невозможное случилось.
И на мгновение взволнован и смущен,
И думаешь: зачем мне это снилось!

<1899>

[Zenana]

Пушкина обожаю....

[Сармат]

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и минных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.

Детям вечно досаден
Их возраст и быт, -
И дрались мы до ссадин,
До смертных обид.
Но одежды латали
Нам матери в срок,
Мы же книжки глотали,
Пьянея от строк.

Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз,
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц пожелтевших слетая на нас.

И пытались постичь
Мы, не знавшие войн,
За воинственный клич
Принимавшие вой,
Тайну слова "приказ",
Назначенье границ
Смысл атаки и лязг
Боевых колесниц.

А в кипящих котлах прежних боен и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов!
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов.

И злодея следам
Не давали остыть,
И прекраснейших дам
обещали любить,
И, друзей успокоив
И ближних любя,
Мы на роли героев
Вводили себя.

Только в грезы нельзя насовсем убежать:
Краткий век у забав - столько боли вокруг!
Постарайся ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.

Испытай, завладев
Еще теплым мечом
И доспехи надев,
Что почем, что почем!
Разберись, кто ты - трус
Иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус
Настоящей борьбы.

И когда рядом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг
Оттого, что убили его - не тебя, -

Ты поймешь, что узнал,
Отличил, отыскал
По оскалу забрал:
Это - смерти оскал!
Ложь и зло - погляди,
Как их лица грубы!
И всегда позади -
Воронье и гробы.

Если, путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем, -
Значит, нужные книжки ты в детстве читал!

Если мяса с ножа
Ты не ел ни куска,
Если руки сложа
Наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил
С подлецом, с палачом, -
Значит, в жизни ты был
Ни при чем, ни при чем!

Владимир Высоцкий.

Прекрасные стихи для нас зенаитов. Если кто под впечатлением нужных книжек или нужных фильмов из детства выберет героический путь и захочет повторить в жизни хоть часть подвигов любимых книжных героев, то значит он читал книжки не зря. Не зря смотрел кино про Зену, если захочет ей подражать.

[AlfranZa]

Сармат спасибо вам. Я очень люблю эту Балладу о борьбе Высоцкого. Она всегда заставляет задуматься меня.

[myrmecoleon]

Эвридика

(Арсений Тарковский)

У человека тело
Одно, как одиночка.
Душе осточертела
Сплошная оболочка
С ушами и глазами
Величиной в пятак
И кожей - шрам на шраме,-
Надетой на костяк.

Летит сквозь роговицу
В небесную криницу,
На ледяную спицу,
На птичью колесницу
И слышит сквозь решетку
Живой тюрьмы своей
Лесов и нив трещотку,
Трубу семи морей.

Душе грешно без тела,
Как телу без сорочки:
Ни помысла, ни дела,
Ни замысла, ни строчки.
Загадка без разгадки.
Кто возвратится вспять,
Сплясав на той площадке,
Где некому плясать?

И снится мне другая
Душа, в другой одежде.
Горит, перебегая
От робости к надежде.
Огнем, как спирт, без тени
Уходит по земле,
На память гроздь сирени
Оставив на столе.

Дитя, беги, не сетуй
Над Эвридикой бедной
И палочкой по свету
Кати свой обруч медный,
Пока хоть в четверть слуха
В ответ на каждый шаг
И весело и сухо
Земля шумит в ушах.

[myrmecoleon]

Выбор

(Николай Гумилев)

Созидающий башню сорвется -
Будет страшен стремительный лёт.
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет.

Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит.
И, всевидящим Богом оставлен,
Он о боли своей возопит.

А ушедший в ночные пещеры
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас зрачки.

Не уйдешь ты от доли кровавой,
Что земным предназначила твердь,
Но молчи: несравненное право -
Самому выбирать свою смерть.

[AlfranZa]

myrmecoleon обожаю Гумилева. Спасибо.

НОЧЬ
Идет без проволочек
И тает ночь, пока
Над спящим миром летчик
Уходит в облака.

Он потонул в тумане,
Исчез в его струе,
Став крестиком на ткани
И меткой на белье.

Под ним ночные бары,
Чужие города,
Казармы, кочегары,
Вокзалы, поезда.

Всем корпусом на тучу
Ложится тень крыла.
Блуждают, сбившись в кучу,
Небесные тела.

И страшным, страшным креном
К другим каким-нибудь
Неведомым вселенным
Повернут Млечный путь.

В пространствах беспредельных
Горят материки.
В подвалах и котельных
Не спят истопники.

В Париже из-под крыши
Венера или Марс
Глядят, какой в афише
Объявлен новый фарс.

Кому-нибудь не спится
В прекрасном далеке
На крытом черепицей
Старинном чердаке.

Он смотрит на планету,
Как будто небосвод
Относится к предмету
Его ночных забот.

Не спи, не спи, работай,
Не прерывай труда,
Не спи, борись с дремотой,
Как летчик, как звезда.

Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну.
Ты - вечности заложник
У времени в плену.
1956

Борис Пастернак.

[myrmecoleon]

Добавлю и я Пастернака.

Свидание

Засыплет снег дороги,
Завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги -
За дверью ты стоишь.

Одна, в пальто осеннем,
Без шляпы, без калош,
Ты борешься с волненьем
И мокрый снег жуешь.

Деревья и ограды
Уходят вдаль, во мглу.
Одна средь снегопада
Стоишь ты на углу.

Течет вода с косынки
За рукава в обшлаг,
И капли, как росинки,
Сверкают в волосах.

И прядью белокурой
Озарены лицо,
Косынка и фигура
И это пальтецо.

Снег на ресницах влажен,
В твоих глазах - тоска.
И весь твой облик слажен
Из одного куска.

Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.

И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет дела,
Что свет жестокосерд.

И оттого двоится
Вся эта ночь в снегу.
И провести границы
Меж нас я не могу.

Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет.

[myrmecoleon]

Иосиф Бродский

Только пепел знает, что значит - сгореть дотла.
Но я тоже скажу, близоруко взглянув вперед:
не все уносимо ветром, не все метла,
широко забирая по двору, приберет.
Мы останемся смятым окурком, плевком в тени
под скамьей, куда угол проникнуть лучу не даст.
Мы слежимся в обнимку с грязью, считая дни,
в перегной, в осадок, в культурный пласт.
Замарав свой совок, археолог разинет пасть
отрыгнуть, но его открытие прогремит
на весь мир, как зарытая в землю страсть,
как обратная версия пирамид.
"Падаль!"- выдохнет он, обхватив живот,
и окажется дальше от нас, чем земля от птиц,
потому что падаль - свобода от клеток, свобода от
целого: апофеоз частиц...

[Akrill]

Все тут любят классику, ну, а я чё... я люблю игрушки

Если вы ищете сострадания и сочувствия, то это в словаре между сифилисом и сукой
(с)

Я искал ответа в старинных книгах, при свечах оплывших читая знаки,
будь прямым и честным, плети интриги - результат заведомо одинаков:
будешь предан близкими, чужаками, растопчи - иль будешь повержен наземь,
или выбрось меч, оттолкни руками - или стань до крови охочей мразью,
говори - и чувствуй костер подошвой, замолчи - и трусом живи дрожащим.
Я искал ответа в забытом прошлом, а теперь нашел его в настоящем:
королей от жадности лихорадит, постепенно красится Понтар в алый,
нас порвут на части забавы ради, но теперь и этого слишком мало,
то не монстры дикие - просто люди, а для них давно ничего не свято,
И найдется место ли правосудью, если брат войною идет на брата,
если жизнь дешевле горбушки хлеба, если глотки легче рубища рвутся,
здесь никто не может смотреть на небо, чтоб в крови случайно не подскользнуться.
Я совсем не верю в святое дело и давно не следую книгам лживым,
у меня нет истины - только стрелы, но зато все сложится
справедливо.




Last_aT

[Akrill]

я себе не ищу заслуженных оправданий, понимая, что ты не должен мне ни-че-го, но сердце наружу рвется комком рыданий и гулко колотит в ребер покатый свод. эта судьба свела нас друг с другом снова, мне подарив еще один глупый шанс. безумен ли тот, исхода кто ждет иного, в стоячую воду вступая из раза в раз? забвенье пройдет, и снова вернется память, разрушив баланс, который я сберегла. я не хочу (не в силах) тебя оставить — к тем, кто любим, любовь не бывает зла. пряча пудовый камень за тихим вздохом, сложно ли правду мне от тебя хранить? горе приносит жаждущим каэр морхен, крепко стянув на горле стальную нить. я один раз тебя уже хоронила, страх неуместен — осталось ли, что терять? за эти пять лет здесь многое изменилось, но наконец с тобою пришла заря. я помогу тебе и я буду рядом — крепким плечом и смыслом борьбу вести. я изменю привычный для нас порядок, где только один способен любовь вместить. я буду той, кто сердца легко коснется, кто станет тебе опорой в любых боях. но, я боюсь, однажды она вернется, и все возвратится вновь на круги своя. не будет иметь значения, что возможно или кем мы смогли друг для друга стать. пока есть она, меня ты любить не сможешь. а я — не смогу, мне кажется, перестать.

[Akrill]

Не доспехи силой нас наделяют и опасней делают не мечи. Вот дорога жизни ведет, петляя, чтоб твой стержень внутренний наточить, заострив язык и запачкав ядом — чтоб смертельным каждый твой был укол. Никого из близких не будет рядом, когда жизнь пробьет тебе грудь штыком. Мы одни с рождения и до плахи, и наивно верить в иной итог. Расцветает лилией на рубахе, твоей кровью вышит на ней, цветок. Нас судьба безжалостно закалила, предназначив с детства делам лихим, превратив и слезы, и кровь в чернила для легенд печальных с концом плохим. Раньше страх ломал тебя на осколки, смерть была желанна и так нежна. Пережив кошмаров реальных столько, закалилась в пламени и княжна. Как клинок серебряный — взгляд нахальный, как стальное лезвие — взмах руки. Из металла чистого нас сковали, затянув последние ремешки. Пусть давно не слышится детский шепот и мольбы отчаянные спасти, по дороге жизни несется кто-то, пока конь способен его нести. Времена отчаянные настали и осталась в прошлом давно семья. У меча, чьим лезвием оба стали, обоюдоострые острия.

[Akrill]

много ли помнит прошлое королев? песни хранят предания, переврав их. Цинтре король не нужен: ей нужен лев. сложно не видеть в зеркале этой правды. тяжел ли венец на локонах золотых, жесток ли трон, составленный сплошь из граней? правда таится в зеркале, бьет под дых и отчего-то слишком серьезно ранит. золото кос поблекнет с теченьем лет, и новая львица наденет венец с шипами. много ли помнит прошлое королев? новые формы вновь обретает память. Цинтра объята пламенем третий день, отблеск пожара ловит тяжелый обруч. слышится рык отчетливый — быть беде, и не придет в дыму никакая помощь. в зеркале виден тоненький силуэт, грязные косы, шрама неровный контур. правда выходит очень легко на свет и блеском из пепла колет глаза легонько. Цинтра живет на картах — всему назло — старых, огнем у края чуть опаленных. время летит как по ветру пыль с золой, и скоро на лапы встанет, качаясь, львенок.

[Akrill]

Ты проси любых мелодий. Я спою тебе о том,
как на брошенное знамя наступают сапогом, как под ясным вечным небом закипает страшный бой, как уходят на рассвете, ничего не взяв с собой.
Как кричат и шепчут имя за секунду до конца, как бессмысленные жертвы продолжают отрицать, как огонь над их телами застилает горизонт, как однажды нам придется выбирать одно из зол
И принять его, как данность, не пытаясь побороть. Как хотелось бы забыться, только это въелось в плоть, как сливаются все страны в обгорелый черный ад: все закончится однажды, в этом смысл всех баллад.
А когда толпа уходит, остается менестрель.
Ты проси любых мелодий, только о любви не смей.

[Akrill]

Мы играем в войну, что была начата не нами, да и в каменных склепах затем погребут не нас. На захватанном древке обвисло былое знамя, застарелая верность змеей на груди свилась. Кто пройдет по стране, обратив города углями, ради славы чужих монархов и их побед? Пусть кого-то судьба назначила королями, им служить или нет — решать уже не тебе. Тот клинок, что из стали, измаран в крови по гарду и отмечен клеймом Темерии — не отмыть. Пусть бои против всех с успехом ведет Нильфгаард — только в этой войне победу берем не мы. Здесь награда за выигрыш дешевле, чем кружка эля: пока Фольтест плодит бастардов, любовниц, жен — кто играет в войну, что ведется на самом деле? Каждый игрок готовится быть сражен. Настоящие битвы гремят не на поле боя, где протертые нити толпою руководят (того и гляди, мы свои доиграем роли, но вовсе не нас за них потом наградят). Королю невдомек, как смешна для солдата милость, что он каждому щедро в ноги привык кидать. На войне не бывает понятия «справедливость» — солдаты в войне проигрывают всегда.

[Akrill]

полосы жгут, и хочется их стереть
но мысли куда сильнее терзает память
хоть что-то война должна была мне оставить
мне, не сумевшей вовремя умереть

въелись следы так прочно — не заметешь
так глубоко, что магией не излечишь
плотная ткань от взглядов скрывает плечи
открытой спиной приветствуя каждый нож

ложа плетет интриги, как нить судьбы
но имена — тринадцать и то, что стерто —
стоят за моей спиной караулом мертвых
и тех, кто уже давно таким должен быть

[Akrill]

Кто споет о тебе ломким голосом, чуть дыша?
Будет тихим напев, будет лютня нехороша,
Будет имя звучать незнакомое, не твое.
Ты уйдешь насовсем, кто тогда о тебе споет,
Как отправишься в путь, унося на плечах рассвет,
За собой на дороге пыльной оставив след.
Кто споет о тебе, чье дыхание задрожит?
Кто позволит тебе продолжать в своей песне жизнь,
Кто тебя пронесет, словно знамя, сквозь кровь и ад,
Чтобы имя твоё остальные смогли узнать.
Да, я помню их все - песни давних времен и стран,
Песни есть, как вода, что колодезна и чиста,
Песни тихие есть, словно птицы ночной полет.
Ты любую бери, кто её о тебе споет
В час, когда будет пышно и пьяно сирень цвести.
Подобрать ли слова, что сумеют в себя вместить,
Как уронишь мечи на землю в чужом бою?
Ты услышишь меня? Не знаю.

Но я пою.

[myrmecoleon]

Психея

(Осип Мандельштам)

Когда Психея-жизнь спускается к теням
В полупрозрачный лес вослед за Персефоной,
Слепая ласточка бросается к ногам
С стигийской нежностью и веткою зеленой.

Навстречу беженке спешит толпа теней,
Товарку новую встречая причитаньем,
И руки слабые ломают перед ней
С недоумением и робким упованьем.

Та держит зеркальце, та баночку духов -
Душа ведь женщина, ей нравятся безделки.
И лес безлиственный туманных голосов
Глухие жалобы кропят как дождик мелкий.

И в этой сутолке, не зная, что начать,
Душа не узнает прозрачные дубравы.
Дохнет на зеркало и медлит передать
Лепешку медную с туманной переправы.

[myrmecoleon]

Осип Мандельштам

На бледно-голубой эмали,
Какая мыслима в апреле,
Березы ветви поднимали
И незаметно вечерели.

Узор отточенный и мелкий,
Застыла тоненькая сетка,
Как на фарфоровой тарелке
Рисунок, вычерченный метко,-

Когда его художник милый
Выводит на стеклянной тверди
В сознании минутной силы,
В забвении печальной смерти.

[Akrill]

Помиритесь, кто ссорился,
Позабудьте про мелочи.
Рюкзаки бросьте в стороны —
Нам они не нужны.
Доскажите про главное,
Кто сказать не успел ещё —
Нам дорогой оставлено
Полчаса тишины…

От грозы чёрно-синие,
Злыми ливнями полные,
Над утихшими травами
Поднялись облака.
Кровеносными жилами
Набухают в них молнии.
Но гроза не придвинулась
К нам вплотную пока…

Дали дымом завешены —
Их багровый пожар настиг,
Но раскаты и выстрелы
Здесь ещё не слышны:
До грозы, до нашествия,
До атаки, до ярости
Нам дорогой оставлено
Пять минут тишины.

До атаки, до ярости,
До пронзительной ясности,
И, быть может, до выстрела,
До удара в висок —
Пять минут на прощание,
Пять минут на отчаянье,
Пять минут на решение,
Пять секунд на бросок…

…Раскатилось и грохнуло
Над лесами горящими,
Только это, товарищи,
Не стрельба и не гром —
Над высокими травами
Встали в рост барабанщики,
Это, значит — не всё ещё,
Это значит — пройдём…





Крапивин